Странно, но даже в таком противоречащем чуть ли ни всем законам мироздания месте, как Крутой Куяш, жизнь могла течь своим чередом.

Лето подошло к концу, а капризная погода всё никак не могла определиться, какой сезон примерить на себя следующим: то она облачала село в жар сорокаградусного пекла, то укутывала рваными клочьями промозглого тумана, то спрыскивала противной, пробирающей до костей изморосью. Однажды небесная канцелярия даже сотворила снежный буран, из-за которого мне пришлось-таки заночевать на работе. Но в этот раз я была не одна: Пелагея Поликарповна тоже осталась, решив не переохлаждать свои подёрнутые первым артритом суставы. Вечерок выдался тот ещё. Владычица книгохранилища, доселе не утруждавшая себя задушевными беседами с единственной подчинённой, ни с того, ни с сего принялась выпытывать подробности моей скудной биографии. С меня разговор плавно перетёк на моих родственников, и, слово за слово, мы с начальницей составили генеалогическое древо рода Кротопупс. Тот факт, что вплоть до дедушки все мои предки по материнской линии – уроженцы Крутого Куяша, Пелагею Поликарповну почему-то несказанно обрадовал.
- В вас течёт благородная кровь, Кротопупс, - с напускной важностью сообщила она. – А поскольку я – хранитель традиций Крутого Куяша, мне придётся взять на себя бремя вашего надлежащего морального взращивания.

читать дальше

«Моральное взращивание» вылилось в то, что к моим служебным обязанностям добавился вдумчивый анализ выбранных начальницей книг, в основном эзотерических. Поскольку читать я обожала, данная необходимость меня ничуть не тяготила, напротив, она внесла приятное разнообразие в трудовые будни. Правда, чтобы разобраться в смысле особо сложных трактатов, мне порой приходилось засиживаться на работе допоздна. Но даже этот минус вскоре обернулся плюсом: темнело всё раньше, и начальница, очевидно, не желая нести ответственность за моё съедение Куяшским чудищем, настояла на том, чтобы я выполняла задания дома, взамен предложив сократить мой официальный рабочий день. Я с радостью согласилась и попросила разрешения приходить на работу попозже, дабы иметь возможность хоть немного восполнить силы после бессонной ночи, проведённой над книгами. Сначала Пелагея Поликарповна отказала, но после недолгих уговоров пошла на попятную, признав, что с недосыпа я и правда похожу на частично воскресшего мертвеца, для серьёзной, вдумчивой работы не пригодного. Так как вину за прогул я уже искупила, в срок проверив все книги на наличие библиотечных штампов, мы вернулись к прежнему уговору: я должным образом исполняю свои служебные обязанности, а начальница закрывает глаза на мои опоздания.

Увы, как только я стала приходить в библиотеку позже, конец пришёл не только бесчеловечным побудкам, которые мне устраивал лженаречённый, но и нашему с Жозефом общению. Лишь раз, запоздало спеша на работу, я столкнулась с ним в дверях.
- Салют! - просиял тогда Куяшский Аполлон, и, выслушав ответное приветствие, сокрушённо добавил: – Жаль, что у тебя так поздно смена начинается, даже поболтать некогда.
- Что поделать... А ты домой уже?
- Да. Крови с ночи не пил, скоро кожа сереть начнёт. У меня, конечно, есть с собой доза на всякий пожарный, но её ж разогреть где-то надо, она у нас только тёпленькая усваивается.
- Может, на батарейке разогреешь? – с наигранной любезностью поглумилась я.
- Да не. - Жозеф, как всегда, воспринял мои слова предельно серьёзно. – Боюсь, свернётся. Лучше домой пойду, у нас там специальная фиговина есть.

Устройство «фиговины», наверняка, заинтересовало бы Ямачо, но так и осталось загадкой для нас двоих: в тот день Куяшский Аполлон спешил, а вставать пораньше ради того, чтобы помочь лженаречённому, я не собиралась из принципа. Вот если бы он изначально вёл себя достойно и, вместо того, чтобы стращать меня Версалями, попросил по-хорошему…

Впрочем, аспирант и его исследования меня вообще теперь мало волновали, ибо случилось прекрасное: я подружилась с Бадей и её лучшей подругой, улыбчивой девушкой по имени Ляля. Они обе оказались замечательными людьми, а Бадя к тому же, как выяснилось, разделяла моё увлечение творчеством Дины Беляны. Мне больше не приходилось слушать любимую исполнительницу украдкой за закрытыми дверями комнаты (тёте «скуление» певицы напоминало о голодном послевоенном детстве, а лженаречённый и вовсе грозился выбросить любой предмет, из которого раздастся Динин вой). Теперь мы с подругами нередко, расположившись на живописной лужайке, уминали разную вкуснятину под волшебные звуки Беляниного пения.

- Хорошо-то как, - блаженно вздохнула я как-то раз, во время одного из таких походов, когда мы с Лялей, лениво уминая бутерброды, наблюдали, как Бадя носится по лугу с сачком для бабочек.
- Точно, - поддержала меня девушка.
- Бесконечно можно смотреть на три вещи: как горит огонь, как течёт вода и как ловит бабочек Бадя, – пошутила я.
Ляля опустила голову, и курчавая копна коротких медового цвета волос затряслась от смеха. Я же, чуть не расплакавшись от счастья, ещё раз мысленно поблагодарила судьбу за то, что наконец-то появился человек, оценивший моё чувство юмора. Хотя, как ни досадно признавать, благодарить мне следовало не судьбу, а ниспосланного ей лжежениха. Будучи домоседкой, я не выбиралась никуда, помимо работы. Бадя же была слишком занята обязанностями старосты села. Собственно, эти обязанности её в наш дом и привели: как глава Крутого Куяша девочка считала своим долгом лично поприветствовать нового поселенца в лице аспиранта. (Меня, правда, в своё время такой чести не удостоили, но я не обижалась.) Несмотря на всю подозрительность и нелюбезность, с которой её встретил новичок, девочка, мечтательно проворковав, что его приезд наверняка привнесёт в скучную деревенскую жизнь много нового и интересного, предложила нам всем стать друзьями. Фольклорист сим предложением побрезговал, зато мы с Бадей с тех пор стали не разлей вода. Думаю, теперь я была ей даже ближе, чем Ляля, хотя эту милую, заботливую девушку такой поворот ни капли не расстроил. Напротив, она обрадовалась, что её лучшая подруга привязалась к кому-то, помимо неё.

- Твоя дружба очень помогает Баде. Когда ты рядом, она позволяет себе расслабиться и побыть обычной маленькой девочкой, - рассказывала Ляля, с умилением глядя на размахивающую сачком кроху. – Бадя, конечно, гений, но груз, который она на себя взяла, превосходит её возможности. Она пытается скрывать свои чувства, но я-то вижу, как ей на самом деле тяжело…
- А почему она вообще стала старостой?
- Ты же слышала, что родители Бади безумно богаты? Они выкупили для неё это село. Надеялись сделать для дочери что-то вроде помещицкого имения. В будущем ей предстоит управлять огромной компанией, так что роль старосты Крутого Куяша - хорошая тренировка.
- Ого!
- Надеюсь, то, что я рассказала о Баде, не отвратит тебя от неё? – спохватилась Ляля. - Мне бы хотелось, чтобы мы и дальше продолжали общаться как обычные деревенские девушки.
- О чём речь? – возмутилась я. Разве такая мелочь, как разница в социальных статусах, могла отвратить меня от подруги? Время, проведённое с Лялей и Бадей, казалось волшебным сном. Привыкшая к одиночеству и непониманию, я всегда считала возможность водить дружбу с людьми, разделяющими мои взгляды, неосуществимой мечтой. Но теперь эта мечта воплотилась в реальность: они были рядом, мои первые близкие подруги, и мы могли болтать сколько душе угодно.

Благодаря поддержке Бади и Ляли, я с лёгкостью пережила даже дурную славу, свалившуюся на меня из-за Ямачо: наш с ним и Вадькой якобы любовный треугольник на некоторое время стал главной сплетней села. Причём, как ни возмутительно, жертвой в этой ситуации выставили Вадьку. Мол, испорченная городская девчонка поматросила и бросила наивного деревенского дурачка ради брака с богатым иностранцем.

Ситуация усугубилась, когда парочка особо назойливых кумушек, подкараулив аспиранта, выведала у этого недоговаривающего правдолюба, что познакомились мы в Интернете (или «по компутеру», как судачили позже), впервые встретились в ту же ночь у меня дома, а уже на следующий день он сделал мне предложение. После сего чистосердечного признания, переходящая из уст уста фраза: «А по виду и не скажешь», тенью следовала за мной, куда бы я не направлялась. Молодые же парни, напротив, стали смотреть на меня с уважением. Мол, раз захотел жениться сразу после личного знакомства - девка своё дело знает. Хорошо, что хоть подкатывать с непристойными предложениями никто не осмелился.
Бурление сплетен поутихло, лишь когда несчастный Ромео, не в силах больше выносить соседства изменницы-Джульетты, убежал зализывать раны к своей бывшей девушке, славившейся, как говорили, достойной меня распущенностью. И опять все принялись жалеть Вадьку, провозглашая его невинной овечкой, заблудшей в нору очередного коварного волка.
Окончательно всеобщий интерес к моей личной жизни увял с наступлением осени, ибо у любителей почесать языками появилась куда более важная тема для перетирания: грандиозное гуляние, которое готовила Бадя. Главным предметом словесных баталий выступал повод сего торжества: одни считали, что грядёт Праздник сбора урожая, другие настаивали, что отмечаться будет День села. И лишь одна я знала, что заблуждаются и те и другие. На мой вопрос о поводе Бадя легкомысленно заявила, что он в таких вещах – дело десятое, и, прежде чем приступить к обдумыванию мелочей, нужно завершить приготовления, коих, по её словам, предстояло немерено.

За полторы недели до назначенной даты выяснилось, что, несмотря на помощь Ляли, дело спорится очень медленно и, чтобы завершить всё к сроку, придётся набирать волонтёров. Я тут же предложила свою кандидатуру, в ответ на вопрос о работе соврав, что уже взяла недельный отгул. Самое удивительное, воплотить ложь в реальность удалось без труда. Всё, что от меня потребовала Пелагея Поликарповна: каждый день заглядывать в библиотеку, дабы отчитаться по очередной книге из списка воспитательной литературы. Разбавлять приятные предпраздничные хлопоты в компании лучших подруг чтением нудной эзотерики не хотелось, посему я решила расправиться с недельным нормативом ещё до начала отпуска. И всё бы хорошо, но на пути моём возникло непреодолимое препятствие: испепеляющая жара, накрывшая село в выходные.

Я сидела за кухонным столом, положив мокрое от пота лицо на закрытую книгу, последнюю из списка, и, как назло, самую толстую. Долгие восемьсот страниц микроскопического текста, в котором автор скрупулёзно анализировал мыслительный процесс, а затем на основании каких-то невразумительных умозаключений делал вывод о том, что мысль материальна, я уже осилила. Оставалась самая малость: пятидесятистраничный раздел под интригующим названием «Практическая часть». Как ни прискорбно, приступить к его прочтению оказалось выше моих сил. Я оторвала голову от стола, лишь когда ставшая невыносимой жажда победила усталость. На последнем издыхании я подползла к холодильнику, но попить не удалось – ранее сунутый в морозилку компот превратился в кусок льда. Чтобы ускорить смену напитком агрегатного состояния, я заключила кастрюлю в свои жаркие объятья. Процесс пошёл, но всё равно очень медленно. Зато, благодаря исходившей от кастрюли прохладе, уже через пару минут я взбодрилась настолько, чтобы заставить себя вновь открыть книгу.
Практическая часть представляла собой набор упражнений по материализации мыслей. Если верить составителю учебника, при должной практике я могла вызвать к жизни любое порождение своих фантазий. Для этого мне предлагалось как можно отчётливей представить вожделенный объект, а, если мысленно воспроизвести доподлинный образ не удаётся, запечатлеть его на бумаге и долго гипнотизировать взглядом. Я решила не мелочиться и опробовать метод, нарисовав самое необходимое мне в этой жизни существо - своего Прекрасного Принца. Стремясь выразить на лице Господина Совершенство все присущие ему положительные качества, я так расстаралась, что тот сделался похож на тролля, страдающего мучительным запором. Разумеется, замуж за человека, хоть отдалённо напоминающего написанную мной картину, я не пошла бы даже под угрозой расстрела. Посему, покончив с рисованием, я приступила к изучению других способов материализации своих мыслей, увы, оказавшихся ещё более сложными и запутанными. Трактат закончился как-то внезапно и на самом интересном месте. Разочарованно фыркнув, я отложила книгу и мстительно поставила на портрете так и не материализовавшегося тролля жирный крест. А вот выкинуть рисунок рука не поднялась – всё-таки почти час на него убила – посему, выведя под перечёркнутым монстром надпись: «Ямачо вход воспрещён», я прикрепила листок на дверь своей спальни.

Модель портрета вернулась лишь на закате.
- Есть кто дома? – донёсся из коридора её усталый голос.
- Угу, - в изнеможении полулёжа на кухонном столе, промычала я. – А тебя где носило по такой жаре?
- Где обычно. – Аспирант изнурённо зевнул и, не дожидаясь дальнейший расспросов, уполз наверх.
Не удержавшись, я последовала за ним: уж очень хотелось увидеть, как он отреагируют на карикатуру. Увы, к тому времени, когда ослабшие от жары ноги донесли меня до последней ступеньки, фольклорист уже скрылся за дверями своей комнаты. Сперва я решила, что он проигнорировал мой шедевр, но, бросив взгляд на рисунок, обнаружила на нём дополнение в виде залихватски перекинутой через плечо тролля косы. Зло скомкав портрет, я ворвалась в комнату лженаречённого, да так и замерла с возведённой для броска рукой.
- Почему у тебя так прохладно, хотя во всём доме невыносимая жара?

Фольклорист загадочно ухмыльнулся.
- Это нечестно! Давай меняться комнатами!
- Не поможет. Впрочем, если ты хорошо попросишь…
- Умоляю! - Не дожидаясь, пока он скажет, о чём именно следует простить, я бухнулась на колени. – Ещё пара часов в этом аду, и я помру в расцвете лет.
Мимика у Ямачо была не то, чтобы богатой, но на редкость выразительной. Вот теперь, например, по его лицу я со стопроцентной уверенностью могла сказать: мне только что поставили диагноз «белая горячка».
- Алкогольного ничего не пила, - оскорблённо выпалила я и, немного подумав, добавила: - Только, разве что, компот. Он немного подкис на жаре.
Выражение лица аспиранта опять сказало всё за него.
- Да, не спорю, мозги тоже изрядно подкисли, - подтвердила я. – Так ты мне поможешь?
- Пошли, - обречённо согласился он.
Я ожидала чего угодно. Например, что Ямачо поставит мне в комнату портативный кондиционер или протянет от холодильника специальную трубу, но то, что он учудил, не лезло ни в какие ворота.
- Ты ведь меня разыгрываешь? - с нервным смешком уточнила я, наблюдая за тем, как без пяти минут кандидат наук ставит на странную пентаграмму, до этого начертанную под моей кроватью, блюдечко с молоком.
- Отнюдь. – Аспирант поднялся с корточек и с чувством выполненного долга отряхнул руки. – Готово.
- И что мне теперь делать? – с сарказмом вопросила я. – Исполнить вокруг этой композиции шаманскую пляску с бубном?
- Пляску с бубном лучше исполни во дворе, – посоветовал фольклорист, уже стоя в дверях, - нашей мессии не помешает помощь в борьбе с упырями.

Как ни странно, нелепый метод Ямачо подействовал и спустя пару часов по комнате расползлась спасительная прохлада. Однако вместе с тем в спальне стало как-то жутковато. Я долго не могла заснуть из-за ощущения, что нахожусь не в тётином доме, а в чьём-то семейном склепе. Когда же дрёме таки удалось затащить меня в свой омут, я увидела на удивление красочный, реалистичный сон, в котором играла с оравой весело тявкающих полуразложившихся собак.
Несколько раз проснувшись в холодном поту, я, наконец, не выдержала и потащилась в соседнюю комнату. Стук в дверь не возымел эффекта, потому я с чистой совестью вломилась в спальню лженаречённого и, уже не опасаясь разбудить тётю, громко позвала его.
- Умм? – после третьего оклика сонно отозвался Ямачо.
- Что ты сделал с моей комнатой?
- В смысле?
- Там холодно, как зимой в подвале, а ещё мне всю ночь снятся какие-то зомбопёсики.
- Собаки? – изумился лженаречённый. – Удивительно.
- Что тут удивительного?

- Момент. - Аспирант откинул одеяло, поёжился и, спешно натянув джинсы, подошёл к столу. Я на секунду зажмурилась, ослеплённая вспыхнувшим светом, а затем, спохватившись, смущённо одёрнула свои короткие – всего до колена - пижамные панталоны в цветочек. Линялая папина майка с логотипом «Спартак - чемпион» вроде бы не просвечивала и выглядели прилично. На майке Ямачо, кстати, тоже был изображён силуэт человека с мячом, так что со стороны мы походили на футбольных фанатов, собравшихся на тайное совещание. Впечатление это усиливал и приглушённый голос, которым заговорил фольклорист:
- Та пентаграмма притягивает фантомы недавно издохших домашних животных. Электроволновые двойники мертвецов имеют отрицательную температуру. За счёт этого температура в помещении, где концентрируются фантомы, также понижается. Но то, что ты почувствовала их присутствие, весьма странно. Даже я ничего не ощущаю, хоть и умею проводить обряд призыва.

От шока я смогла заговорить не сразу.
- Ты…ты… призраков умеешь вызывать?
- Да, но на это в той или иной степени способен почти каждый человек. Вот твой случай куда интересней. У тебя в роду был кто-нибудь необычный?
- По папиной линии нет, а по маминой… По маминой у нас все странные. Вот взять хотя бы фамилию эту дурацкую, которая даже от матерей детям передаётся и которую менять не разрешается.
- Кротопупс?
- Да.
- Здесь в Куяше, смотрю, вообще в моде «звериные» фамилии.
- Угу. Это, вроде, как признак древности рода, принадлежности к местной элите. Мои предки по маминой линии, например, к военному сословию принадлежали. У нашего рода даже герб свой есть: крот, восседающий на крестовине меча, пронзающего кучу поверженных врагов. Глупо, да?
- Отнюдь. В этом определённо есть смысл.
- В вооружённом кроте?

Ямачо посмотрел на меня, как на последнюю идиотку:
- Иди спать.
- Не могу, пока в моей спальне резвятся дохлые собаки.
- Здесь вообще-то тоже.
Стоило осознать слова лженаречённого, на коже выступили мурашки.
- Как насчёт обряда экзорцизма? – с надеждой спросила я.
- Обратись к преподобной Мике. Вон она под окнами шастает.
- Шутишь?
- Серьёзно. - Аспирант демонстративно помахал рукой в окно. Клянусь, секундой позже с улицы донёсся лязг кадила.
Не помня себя от ужаса, я подскочила к столу и выключила настольную лампу.
- А по-моему ты зря её боишься, - флегматично рассудил фольклорист. – После того случая с кадилом наша мессия поняла, что у вас с ней много общего и…
- Спокойной ночи! – раздражённо оборвала его я и, гордо вздёрнув подбородок, продефилировала в коридор, напоследок негромко – чтобы не разбудить тётю – но довольно ощутимо хлопнув дверью.

Остаток ночи я провела в чулане под лестницей, на всякий случай очертив вокруг себя мелком от тараканов круг. Если верить «Вию» Гоголя, сей нехитрый ритуал должен был защитить меня от нечисти. Помогло или нет – не знаю, но до рассвета потусторонние силы меня не беспокоили.
Ночные страхи поблекли с наступлением утра, а потом и вовсе забылись: приготовления к осеннему гулянью отнимали столько сил, что на бессонницу их уже не оставалось.