Благодаря папе рецептов антипохмельных коктейлей я знала предостаточно, но, как ни прискорбно, наутро голова раскалывалась так, что вспомнить ни один из них не удавалось. Посему пришлось смешать все выуженные из глубин памяти ингредиенты в один большой суперкоктейль, для верности заправив его настоем куяшской травы пополам с куяшским молоком. Получилось настолько неповторимо, что в конкурсе на самое гадостное пойло я бы бесспорно взяла гран-при.
читать дальше Заспанный, с забавно топорщащимися на затылке волосами, Ямато вошёл на кухню и молча опустился напротив. Выражение лица аспиранта явственно говорило о том, что мучается он не меньше моего.
- Хочешь? – с любезностью официанта элитного ресторана предложила свой кулинарный шедевр я. – Хорошо снимает головную боль.
- Скольких ты уже отравила в этой жизни? – задумчиво заглянув в протянутую кастрюлю, спросил он.
- Только свою ручную ящерицу, – честно призналась я. – Давно. Когда ещё только училась готовить.
- Тогда наливай.
- Что? И больше ни одного замечания по поводу моих в прямом смысле убийственных кулинарных способностей?
- Подумаю над этим, когда буду в состоянии. - Аспирант взял наполненный стакан.
- Ну как? – хозяйственно поинтересовалась я, заранее ожидая плевков и симулирования удушья.
- Второе место в конкурсе на самое гадостное пойло.
- Вообще-то я рассчитывала на гран-при.
- Попробовала бы стряпню моей сестры, не зазнавалась бы так.
- У тебя есть сестра? – Сама не знаю почему, но я, как ребёнок новой игрушке, радовалась каждой свежей подробности о лженаречённом. Возможно, дело было в том, что из-за нашей с тётей природной женской болтливости аспирант знал всю мою подноготную, в то время как для меня он оставался фигурой не менее загадочной, чем Жозеф или Николя.
- Да, сводная, - сухо откликнулся Ямато. – Лучше тебе о ней не спрашивать.
- Почему?
- Потому что всё равно не буду рассказывать.
- Вы не очень ладите?
Ямато, как и обещал, проигнорировал вопрос. Я надулась. Ну ладно, не хочет говорить по душам со своей милой лженевестой – сам напросился.
- Значит, тебя не развозит только от детского шампанского?
Аспирант поперхнулся коктейлем.
- Я вчера познакомилась с Коноплёй, - ответила на его немой вопрос я.
- Лучше, если сразу с ней и завяжешь. Дури в тебе и без того хватает.
- Я о твоём друге Коле. Почему ты не сказал, что кто-то ещё приехал в село?
- Сама могла бы догадаться. «Погодная сигнализация» на него среагировала.
- Какая ещё такая «погодная сигнализация»?
- Локальная метеорологическая дестабилизация, возникающая при вторжении в зону аномалии чужеродного элемента из внешнего контура.
Я уставилась на лженаречённого, как пещерный человек на реактивный истребитель.
- Крутой Куяш располагается на территории аномальной зоны замкнутого типа, - попытался разъяснить он. - Внутри этой зоны погодой управляет озёрный дух. Все, кто находится за пределами аномальной зоны, для духа чужеродные элементы. Когда новые люди пересекают границу контура в первый раз, возникает резонанс, вызывающий погодные аномалии. В твоём случае это был снег посреди лета, в моём – град, а недавно опять шёл снег. Догадайся почему.
- Из-за КБлагодаря папе рецептов антипохмельных коктейлей я знала предостаточно, но, как ни прискорбно, наутро голова раскалывалась так, что вспомнить ни один из них не удавалось. Посему пришлось смешать все выуженные из глубин памяти ингредиенты в один большой суперкоктейль, для верности заправив его настоем куяшской травы пополам с куяшским молоком. Получилось настолько неповторимо, что в конкурсе на самое гадостное пойло я бы бесспорно взяла гран-при.
Заспанный, с забавно топорщащимися на затылке волосами, Ямачо вошёл на кухню и молча опустился напротив. Выражение лица аспиранта явственно говорило о том, что мучается он не меньше моего.
- Хочешь? – с любезностью официанта элитного ресторана предложила свой кулинарный шедевр я. – Хорошо снимает головную боль.
- Скольких ты уже отравила в этой жизни? – задумчиво заглянув в протянутую кастрюлю, спросил он.
- Только свою ручную ящерицу, – честно призналась я. – Давно. Когда ещё только училась готовить.
- Тогда наливай.
- Что? И больше ни одного замечания по поводу моих в прямом смысле убийственных кулинарных способностей?
- Подумаю над этим, когда буду в состоянии. - Аспирант взял наполненный стакан.
- Ну как? – хозяйственно поинтересовалась я, заранее ожидая плевков и симулирования удушья.
- Второе место в конкурсе на самое гадостное пойло.
- Вообще-то я рассчитывала на гран-при.
- Попробовала бы стряпню моей сестры, не зазнавалась бы так.
- У тебя есть сестра? – Сама не знаю почему, но я, как ребёнок новой игрушке, радовалась каждой свежей подробности о лженаречённом. Возможно, дело было в том, что из-за нашей с тётей природной женской болтливости аспирант знал всю мою подноготную, в то время как для меня он оставался фигурой не менее загадочной, чем Жозеф или Николя.
- Да, сводная, - сухо откликнулся Ямачо. – Лучше тебе о ней не спрашивать.
- Почему?
- Потому что всё равно не буду рассказывать.
- Вы не очень ладите?
Ямачо, как и обещал, проигнорировал вопрос. Я надулась. Ну ладно, не хочет говорить по душам со своей милой лженевестой – сам напросился.
- Значит, тебя не развозит только от детского шампанского?
Аспирант поперхнулся коктейлем.
- Я вчера познакомилась с Коноплёй, - ответила на его немой вопрос я.
- Лучше, если ты сразу с ней и попрощаешься.
- Я о твоём друге Коле. Почему ты не сказал, что кто-то ещё приехал в село?
- Сама могла бы догадаться. «Погодная сигнализация» на него среагировала.
- Что ещё за «погодная сигнализация»?
- Локальная метеорологическая дестабилизация, возникающая при вторжении в зону аномалии чужеродного элемента из внешнего контура.
Я уставилась на лженаречённого, как пещерный человек на реактивный истребитель.
- Крутой Куяш располагается на территории аномальной зоны замкнутого типа, - попытался разъяснить он. - Внутри этой зоны погодой управляет озёрный дух. Все, кто находится за пределами аномальной зоны, для духа чужеродные элементы. Когда новые люди пересекают границу контура в первый раз, возникает резонанс, вызывающий погодные аномалии. В твоём случае это был снег посреди лета, в моём – град, а недавно опять шёл снег. Догадайся почему.
- Из-за Конопли, - потрясённо выдохнула я.
- Так быстро поняла? - с издёвкой восхитился аспирант. - Невероятно!
- Ну извини, в моём институте аномалистику не преподают, - обиделась я. - Мог бы и раньше рассказать про «погодную сигнализацию». Жалко что ли?
- Да, жалко. Времени.
- То есть, хочешь, чтобы я тебе помогала, но при этом не собираешь ничего объяснять?
- Пока проблем от тебя больше, чем помощи.
- Вот как? А я тут придумала, как невзначай расспросить Жозефа о вамперленах, – вконец разобидевшись, соврала я. – Но раз ты такой умный, сам попробуй его разговорить.
Я сложила руки на груди и надуто уставилась в окно. Повисло гнетущее молчание.
- Ладно, - налюбовавшись моим непреклонным профилем, пошёл на попятную фольклорист, – если ты этого действительно хочешь, я позволю тебе участвовать в исследованиях.
Его величество мне позволит, видите ли. Я презрительно фыркнула.
- Это расценивать как отказ? – с надеждой уточнил аспирант.
- Нет, - назло возразила я. – Меня устраивает твоё предложение. Только пообещай, что я стану полноправным членом команды, а не девочкой на побегушках.
Ямачо посмотрел на меня как учитель на первоклашку, попросившего обращаться к нему на «Вы» и по имени отчеству.
- Или так или каждый сам за себя, – отрезала я. - Попросишь о чём, даже пальцем не пошевелю. И шантажировать Версалями меня больше не надо – мы теперь в одной лодке и, если потонем, то вместе. Зато я могу тебя в любой момент из дома выпроводить, не забывай об этом.
- Ты мне угрожаешь? - Аспирант с трудом сдерживал улыбку.- Как мило.
- Думаешь, я шучу?
- Думаю, ты в команде. Хочешь пройти боевое крещение? - Не дожидаясь ответа, он шутливо откашлялся в кулак и тоном героев американских боевиков произнёс: - Добро пожаловать в спецотряд, солдат! Держите свой боевой шлем! - С этими словами лженаречённый перегнулся через стол и нахлобучил мне на голову опустевшую кастрюлю.
Эта внезапная выходка огорошила меня, но ещё больше – возмутила. Что ж, сам напросился.
- Есть, сэр! – протаранив своим бронированный кастрюлей лбом неудачно подставленный лоб аспиранта, злорадно отрапортовала я.
Напряжённо замерев в такой позе, мы испытующе сверлили друг друга взглядами. Впрочем, я тут же забылась и начала разглядывать в агатовых глазах аспиранта отражение своего носа. (Он действительно у меня такой большой или это только кажется из-за преломления?) Ямачо тоже не спешил отстраниться. Чувствую, так бы и стояли мы до вечера, как два сцепившихся рогами оленя, если бы в дело не вмешались остатки волшебного зелья, склизкой зелёной струйкой заструившиеся со стенок перевёрнутой кастрюли вдоль моей переносицы.
- С вас течёт, солдат, - озвучил процесс лженаречённый.
- Вашими стараниями, сэр – отозвалась я. – Слижите?
В следующее мгновение я с визгом отскочила к стене, потому как «сэр» действительно коснулся языком кончика моего носа.
- Сдурел что ли? Шуток не понимаешь?
- Сама же попросила. – Левый кончик губы аспиранта пополз вверх, предвещая одну из самых гадливых его ухмылок. – Только не говори, что я украл твой первый поцелуй в нос.
Чтобы хоть как-то скрыть свою приближающуюся по цвету к томату физиономию, я надвинула кастрюлю по самый подбородок. Ямачо прыснул. И представить не могла, что этот вечно всем недовольный эгоист умеет смеяться. А вот мне, напротив, хотелось плакать. Что если и мой суженый вот так же отреагирует, когда узнает, что я за двадцать лет жизни ни с кем ни разу не поцеловалась? Я же тогда умру со стыда на месте… Может, наловить в пруду «заколдованных принцев» и хоть на них потренироваться?

Стоило подумать о лягушках, как одна из них прискакала под окно моей комнаты. Поначалу я решила, что Вадька просто остановился у нашего дома по пути к своему – мало ли, шнурок развязался, – но когда я, пытаясь отвлечься от безрадостных мыслей, прослушала двухчасовой альбом Дины Беляны «На берегу моря» и снова выглянула в окно, он всё ещё в нерешительности мялся под нашим забором. Любопытство победило, и я, нехотя стащив наушники, вышла узнать, что ему нужно.
- Чего ошиваешься под чужими окнами? - едва дойдя до калитки, сварливо обрушилась на незваного гостя я.
- Вот. - Вадька, виновато опустив голову, протянул мне куцый веник.
- Санитарный день сегодня что ли? – Мой озадаченный взгляд скользнул по улице в поиске бригады уборщиков, организованной из жителей окрестных домов.
- Цветы это. Полевые. Жара стояла, вот они и подсохли, - смущённо пробормотал бывший поклонник. – Мириться давай.
Я обомлела.
- Сегодня что, первое апреля?
- Да нет, вроде, - вконец стушевался паренёк.
- А чего это ты тогда?
- Ну, я тут подумал, может оно всё того, враки, что о тебе толкуют, - Вадька сконфуженно пнул ногой камушек. - Может, оно, это, и не шалава ты вовсе.
- Поразительно! И как же тебя озарило?
- Ну… Сказали, что проверить можно.
- Это как же?
Готовясь к глумлению над новой революционной теорией по различению шалав и нешалав, я привела в состояние боевой готовности весь свой запас язвительности. Увы, извлекая из глубин сознания едкие боеприпасы, я на пару секунд утратила бдительность и не заметила, как лицо Вадьки вплотную приблизилось к моему. Когда я сообразила, что происходит, омерзительный слюнявый вантуз уже закончил орудовать на моих губах.
Душа, взвыв от отвращения, покинула осквернённое тело. Взмывая вверх, я увидела стремительно удаляющиеся дом, сад, пыльную дорогу и на ней две маленькие фигурки, одна из которых принадлежала мне. Затем, словно подброшенный мяч, влекомый назад силой тяготения душа замерла и начала своё стремительное падение. Впрочем, скорее всего, видение это было лишь вызванной шоком галлюцинацией, и потемнело в глазах у меня вовсе не от столкновения рухнувшей с неба души и тела.
- Ух ты! И правда застыла! – тем временем тараторил Вадька. – Люська сказала, что ты, точняк, целка ещё и вряд ли хоть раз целовалась. А я не поверил. А она говорит: «Да такую блаженную целовать себе дороже - от ужаса и окочуриться может». А я думаю: как такое возможно, раз у неё жених есть? А Люська говорит: «Я в журнале одном читала, что у китайцев запрет на рождаемость, так что они до свадьбы ни-ни. И тётка её подтвердила, что они в разных комнатах спят». А я говорю…
Вадька заткнулся, хватаясь за украшенную отпечатком красной пятерни щёку. Бурлящее во мне негодование потребовало не останавливаться на достигнутом, и я залепила симметричную пощечину на вторую половину лица, потом добавила обеими руками сверху по темечку, а когда паренёк, не удержав равновесия, упал, остервенело начала лупить его ногами. Из окрестных домов стали появляться истосковавшиеся по острым ощущениям пустозвоны. «Драка», - благоговейным шёпотом, словно имя не поминаемого всуе великого святого, сообщали друг другу они. Мне было всё равно. Я стала безжалостным чудовищем, уничтожавшим всё вокруг. Зверем, готовым порвать любого, кто встанет у него на пути.
Я так увлеклась осознанием своей первобытной сущности, что не заметила, как меня взяли под мышки, словно нашкодившего кота за шкирку, и понесли к дому. Лишь когда Ямачо опустил меня в прихожей, я нашла в себе силы прекратить молотить руками воздух и прислушаться к гласу рассудка. Тяжело сопя, я ждала, когда же аспирант что-нибудь скажет, чтобы с полным правом на их с Вадькой примере обличить мужскую половину человечества во всех смертных грехах, но тот молчал. Понемногу гнев отступил, и на смену ему пришла жалость к себе. Пришлось бежать в комнату и до захода солнца выводить из организма лишнюю влагу через глаза. Хорошо, что тёти не было дома, и не пришлось объяснять причину царящих в моей комнате душераздирающих рыданий. Она хоть и женщина, но вряд ли поймёт страдания затюканной ботанши из-за кошмарного первого поцелуя. Вряд ли вообще кто-нибудь поймёт…
Нарыдавшись вдоволь, я сползла с кровати к батарее и, завернувшись в занавеску, приготовилась забыться в объятиях Морфея, чтобы, проснувшись в такой неудобной позе утром, заглушить душевные страдания физическими.
- Уууууу! Уууууу! – разрушая безмятежное спокойствие сгущающихся за окном сумерек, раздался над ухом надрывный рыдающий голос. Мой.
Я подскочила на месте и завертела головой, отыскивая источник шума. Получилось не сразу, так как мешала мгновенно превратившаяся в ловчую сеть занавеска.
- Ууууу! Ууууу! – перед носом замаячила маленькая чёрная прямоугольная коробочка. Я следила за ней, как кошка за привязанным на верёвочку бантиком, совсем не обращая внимания на держащего её в руке человека. Лишь когда щёлкнула кнопка, и голос моего двойника оборвался, я подняла глаза.
- Что это?
- Диктофон, - воодушевлённо откликнулся аспирант. – Пришлось отлучиться ненадолго и пропустить самую интересную часть. Хорошо, что мы живём в век развития информационных технологий, и всегда есть возможность наверстать упущенное в записи.
Он снова нажал кнопку, и из динамика раздался мой голос, на этот раз в ускоренном писке. Если лжежених хотел посмотреть, как я проваливаюсь под пол от стыда, он определённо в этом почти преуспел.
- Отдай! – Он вздёрнул руку вверх, и я раздражённо цапнула пальцами воздух.
Садист, укоризненно цокая языком, покачал пальцем из стороны в сторону. Щёлкнула кнопка, и мой голос на диктофоне опять изменился, став низким и протяжным, как у пытающегося затрубить простуженного слона.
- Отдай! Отдай! – Я запрыгала вокруг аспиранта, словно шаманский колдун, исполняющий ритуальную пляску.
- Алле-оп! – Отступая назад, тот перебросил диктофон из одной вытянутой над головой руки в другую.
Я решила сменить тактику: закладывая очередной вираж, резко изменила направление, запрыгнула на оказавшуюся под боком кровать и, использовав её как трамплин, обрушилась на противника. Судя по треску, с которым мы повалились на пол, кресла-качалки у меня больше не было. Зато была куча новых синяков и трофейный диктофон. Ликующе гыгыкая, я отползла обратно к кровати и приступила к сладостному процессу стирания компромата. Ямачо, кряхтя, как древний старик, пристроился рядом.
- Вроде бы курица, а по весу - настоящий слон.
- Бе-бе-бе, – перекривляла аспиранта я.
- Так чем тебе не угодил наш крикливый сосед?
Едва вернувшееся хорошее настроение как ветром сдуло.
- Ты всё равно не поймёшь.
- Как скажешь, – на удивление быстро сдался Ямачо и, мгновенно потеряв ко мне интерес, занялся изучением свежих синяков. Даже обидно стало.
- Он меня поцеловал, - не выдержав, раскололась я.
- И всего-то? Ты избила парня за то, что он тебя поцеловал?
- Это был мой первый поцелуй! Тебе не понять, как много первый поцелуй значит для девушки.
- Если не хотела, зачем позволила?
- А что я могла сделать? Он набросился на меня прямо посреди улицы.
- Например, то же, что сделала с ним после.
- Тебе легко говорить. На тебя-то никогда похотливые идиоты не набрасывались.
Ямачо мрачно усмехнулся:
- Мой первый поцелуй был в десять лет. Похотливая идиотка, которую меня заставляли называть старшей сестрой, решила, что ей нужно практиковаться, чтобы не упасть в глазах бойфренда. Я отбивался, но она позвала свою жирную подругу, и они вдвоём привязали меня в батарее.
- Ничего себе, - воскликнула я с неподдельным ужасом, моментально забыв о собственных проблемах. – А я-то всегда переживала, что у меня нет братика или сестрёнки.
- Я завидовал всем, у кого их не было.
Мне с трудом верилось, что в мире существует человек, который может заставить Ямачо делать что-то против его воли. Ещё хуже получалось представить девушку, способную привязать его к батарее. Перед глазами сразу нарисовалась двухметровая культуристка в тигровом бикини. Её подругу моё воображение и вовсе превратило в прямоходящего медведя гризли.
- Чему улыбаешься? – прервал мои фантазии лженаречённый.
- Да так.
- Только попробуй кому-нибудь рассказать.
Я вновь показала ему язык.
Ямачо занёс руку, как будто для удара, но, когда я, ожидая оплеухи, зажмурилась, смиренно вздохнул и опустил ладонь мне на голову:
- Вижу, к тебе вернулось обычное скудоумие. Так держать.
Хоть слова эти и прозвучали, как оскорбление, я поняла, что за ширмой их грубости кроется желание подбодрить, а потому в ответ просто улыбнулась.

- Воркуете в темноту, голубки? – хитро улыбаясь, просунула в дверь голову тётя. – Уж простите, что мешаю, но к Анечке тут подружка пришла, Лючия.
- Какая ещё Лючия? – оторопела я. Уж не Преподобная Мика ли пожаловала под этим псевдонимом?
Не знаю к счастью ли или к несчастью, но загадочной Лючией оказалась не рыжая бестия с кадилом, а смазливая почитательница бананов и Жозефа.
- А где же Лючия? – заглянув под коврик в прихожей, с сарказмом осведомилась у Люси я.
- Я и есть Лючия! – радостно сообщила девица. – Здорово придумала, да? А то наш общий возлюбленный – Жозеф, ты – Аннет, а я одна какая-то Люся. Чем я хуже? Я тоже хочу иностранное имя.
- Лючия так Лючия, – пренебрежительно дёрнула плечами я. – Так зачем пожаловала?
- Ах, да, - спохватилась Люся, - пусть твой камикадзе отвяжет Вадьку от тарзанки. Он ужо час с ней вокруг дерева на одной ноге скачет, как звезда балета.
- Ну, так пусть и дальше скачет, если хочет. Ямачо-то тут причём?
- Дык он его к ней и привязал, за ноги.
- Как? Когда? – раздражение в моём голосе сменилось удивлением.
- Почём мне знать. Вадька вроде как с тобой мириться пошёл. А тут приходит соседка и говорит, что вы со своим его избили и привязали к дереву вверх ногами. Ну, мы разобрались, одну ногу вытащили, а на второй морской узел какой-то, не развязать. – Люся лениво зевнула. - Вот скачет теперь там, балерун недоделанный. Уж не знаю, что он учудил, но не на ночь же его там чудищу оставлять.
С трудом превозмогая желание рвануть наверх и расцеловать лжежениха, я опустила светящиеся радостью глаза.
- Так что с Вадькой-то делать-то будем? – напомнила о себе Люся.
- А вы поступите с ним, как Александр Македонский с Гордиевым узлом.
- Это как, - захлопала глазами девица, не знакомая ни с Александром, ни с Гордием, ни с его узлом.
- Разрубите пополам, – доходчиво разъяснила я.
- Вадьку?
- Узел!
- Вот ещё, из-за Вадьки тарзанку портить, – искренне возмутилась Люся. – Ладно, раз и ты не знаешь, как быть, пусть сам разбирается. Я сделала, что могла, теперь и спаточки можно идти.
Во мне даже сочувствие к бывшему поклоннику проснулось: не везёт ему на нас, девушек. Этой верёвки для него жалко, а уж я, после всего случившегося, и подавно пальцем не пошевелю.

Позже я узнала, что домой Вадька в тот вечер всё-таки добрался. Вместе с суком, который покончил жизнь самоубийством, не вынеся навязанной ему карьеры балетного станка. О поцелуе я старалась больше не вспоминать: убедила себя, что первым подарившем его мужчиной стал не Вадька, а лизнувший меня много лет назад в губы пёс по кличке Засранец. Так что вся эта история разрешилась довольно безобидно, и в моей жизни опять воцарился мир и покой. Увы, относительный и всего на несколько дней.